Упокой их, Господи... по частям.
Adorato, не грустить!
Красное стекло почти незаметно на алом сукне инквизиторской формы. Золото жилок и блестинок сливается с шафранного цвета крестом на краю котты. Если бы не солнечные учи, то можно было бы подумать, что Великий Инквизитор столь пристально рассматривает свой собственный подол… нет, его внимание принадлежит маленькой безделушке, лежащей на коленях. Иногда трогает кончиками пальцев, будто поправляет, иногда играет с длинным бардовым шнурком. Просто сидит на лавке в осеннем парке, наблюдая за падающими листьями… и всегда – старается поймать пару лучиков заходящего солнца на ладонь. Точнее, на зажатый в ладони предмет. Петру очень нравится наблюдать, как в матовой глубине вспыхивают живым светом вплавленное золото – отчего-то он считает, что его Вера и его влюбленность также неразрывно вплавлены в его душу. Их невозможно совместить… и невозможно разъединить. Монахам ведь можно любить только Господа? Да вот только не срослось. Не получилось.
«Плохой же из тебя монах, Разрушитель… неправедный,» - горько качает головой Орсини, а на губах все равно остается та маленькая, едва заметная улыбка, которую видели от силы несколько человек. Сегодня она принадлежит парку. И – алому кресту из венецианского стекла. А значит – и любимому.
...но про безделушку я запомню))